|
31
В зале ресторана "Гранд-отель" в обеденный час играл симфонический оркестр и выступали, - как всегда по воскресным дням, - сольные номера. Года два тому назад все это было обставлено гораздо богаче, европейских знаменитостей слушали здесь ежедневно. Но после мира схлынули интендантские чиновники, поставщики, шпионы, контрразведчики, международные авантюристы, великолепные женщины с ассортиментом паспортов и коробочкой кокаина в золотой сумочке, нейтральные дипломаты и засекреченные дипломаты воюющих стран, - все, кто, не задумываясь, разменивал деньги и покупал все: оружие, товары, сталь и яды, человеческую подлость и острые удовольствия.
Теперь в будние дни в ресторане "Гранд-отеля" вместо вина подавали графины с холодной водой. Стокгольму грозило захолустье. С убытком для себя ресторатор устраивал воскресные концерты; их посещали даже почтенные семейства, поддерживая национальное предприятие.
Все столики были заняты. Сигарный дым пробирался сквозь лапчатые пальмы. Сегодня демонстрировалась американская новинка - джаз-банд с настоящими неграми. Трудно было привыкать к адской трескотне, вою саксофона, барабанам и тарелкам, взвизгам веселых людоедов. Мало того, что Америка сняла исподнюю рубашку со старого мира, - на могилах пятнадцати миллионов заставила плясать бешеный фокстрот... Ах, то ли дело убаюкивающий старый, мечтательный вальс!
- Слишком близко к оркестру сели.
- А вы говорите погромче.
- Погромче-то не хочется...
- Да бросьте ваши страхи... В Европе, чай. Что же водку не пьете?
У стены за небольшим столиком обедали двое русских: один - худощавый, холеный, с залысым лбом, с острой бородкой, другой - с воспаленным, несколько неспокойным лицом, с выпуклыми, влажными, жадными глазами. Худощавый мало ел, много пил. Его собеседник ел жадно, навалясь грудью на стол. Худощавый говорил ему:
- Напрасно, напрасно, Александр Борисович. Что же, и в Петрограде ни капли не пили?
- Да бросьте вы, слушайте... (Александр Борисович косился на соседей.) Вот тот, внушительный дядя, - кто такой?
- Полицейский, из отдела наблюдения над иностранцами. Мой приятель...
- Хорошенькое знакомство!
- Без этого здесь нельзя.
- Ну, а вон те, в смокингах?
- Двоих не знаю, третий, тот, кто вертит ложечкой в шампанском, - граф де Мерси, из французского посольства, недавно прибыл с таинственной миссией.
- А тот высокий старик? Русский помещик какой-нибудь?
- Эка! Поважнее короля - сам Нобель.
- А за тем столиком? Что-то уж очень они поглядывают на нас.
- Русские. Лысый, смуглый, маленький - Извольский, во всяком случае живет здесь под этой фамилией. Тот, кто смеется, - рыжебородый, - концертмейстер Мариинского театра Анжелини, он же Эттингер почему-то. Чем занимается, черт его знает, но деньги есть, он угощает. А третий, верзила - Биттенбиндер, тоже - сволочь.
- А та компания за большим столом - красивые женщины?
- В гостинице со вчерашнего дня. Их уже заметили. С лиловыми волосами, по-видимому, жена Хаджет Лаше.
- Какого Хаджет Лаше? Того - в черкеске? Так я же его знаю, встречались в прошлом году в Петербурге. Он печатал свою книжку, интереснейшие записки - разоблачение застенков Абдул-Гамида. Пытки, убийства, кошмары в турецком вкусе, здорово написано. Что он здесь делает?
- Живет за городом в Баль Станэсе. Рантье, как мы все. Любопытный парень.
Негры положили инструменты и ушли с эстрады. Танцующие вернулись к столикам. В зале - сдержанный гул голосов, хлопают пробки от шампанского. Худощавый закуривает, щурится удовлетворенно, бровями подзывает лакея и, когда закуска убрана, наклоняется к собеседнику:
- Ну-с, какие же новости из Петрограда?
Как только смолкла музыка, Хаджет Лаше указал Леванту:
- Видишь того - с выпученными глазами - это Леви Левицкий, журналист, пробрался через финскую границу курьером к Воровскому. Ловкий малый, - у него, мне известно, другое поручение, помимо бумажонок Воровскому... (На ухо.) Был близок к Распутину, Вырубовой и всем тем кругам. Вчера был в банке с чемоданом, который там оставил, и, кроме того, внес на текущий счет какие-то суммы...
Левант равнодушно вертел деревянной мешалкой в бокале шампанского.
- Ардашев, тоже в сфере внимания... Во время войны успел перевести сюда не менее миллиона крон... В прошлом году приехал для закупки бумаги для Петрограда, - бумагу купил, но остался. С русской колонией не встречается.
- Трудновато, - сказал Левант, - без обличающих документов не советую, - французы щепетильны...
- Будь покоен... А вон, смотри, в самом углу сидит один. Тут уж дело чистое, - курьер Воровского, Варфоломеев, матрос с броненосца "Потемкин". (Левант недоуменно взглянул.) Очень доверенное лицо. Много знает... (на ухо) о царских бриллиантах...
Негры, показывая белые зубы, появились на эстраде. К Вере Юрьевне подошел давешний молочно-румяный швед. С первым тактом джаз-банда она положила голую руку на его плечо и пошла легким шагом, бесстрастная и равнодушная, - новая Афродита, рожденная из трупной пены войны, - волнуя прозрачно-пустым взглядом из-под нагримированных ресниц, не женскими движениями, всем доступная и никому не отдавшаяся. Глаза всего ресторана следили за ней.
- Слушайте, с ума сойти! Кто она?
- Соотечественница, разве не видишь?
- Не очень бы советовал знакомиться с здешними русскими... Это не прошлогодние паникеры-беженцы... Их тут сорганизовали.